Форум » 1901 -1917 » А.Лихотворик о проблемах РИА в начале ПМВ. » Ответить
А.Лихотворик о проблемах РИА в начале ПМВ.
Админ: Очень понравилась работа А.А.Лихотворика по Восточно-Прусской операции. Висит она у него на сайте давно, но все времени не было внимательно вычитать. Заключительная глава вообще универсальна. ------------------------------------------------------------------------ Выводы Любой исследователь, пытаясь оценивать деятельность войск сторон в Восточной Пруссии, неприменно рискует попасть под впечатление известного уже результата, а потому отдать все похвалы и награды германцам, а все порицания и критику - русским. Автор вполне сознает эту опасность и постарается не подпадать под гипнотическое воздействие итогов сражения, насколько это возможно. "Совершенное воплощение сражения при Каннах лишь очень редко встречается в военной истории, ибо для него необходимы, с одной стороны, Ганнибал, а с другой Теренций Варрон, которые оба по-своему содействуют достижению великой цели"{983}. События подтвердили правоту автора этого изречения. Именно на восточном фронте первой мировой войны германским войскам неоднократно удавались операции на окружение противника, которые были основной целью, мечтой германского генерального штаба, германской военной мысли. И дело здесь отнюдь не только в обширных пространствах, позволявших планировать и осуществлять глубокие маневры. В общем план штаба Северо-Западного Фронта был не так уж плох. Во всяком случае невозможно усмотреть в нем порочную идею, обрекшую войска фронта на неудачу. Единственный пожалуй его недостаток заключался в том, что он был сымпровизирован русскими штабами вскоре после начала войны и безусловно не был плодом долгой и основательной проработки. В этом смысле от этого плана до воплощения идей Шлиффена, проводившихся германским ген. штабом на полях сев.-вост. Франции "дистанции огромного размера". Сама конфигурация границы как бы подсказывала маневр по охвату сил противника в Восточной Пруссии с обеих флангов. Однако при этом нужно было постоянно иметь в виду и риск, связанный с этим. Район Мазурских озер разделял армии фронта на значительное расстояние и т.о. для того чтобы им, перейдя границу, просто войти в оперативное взаимодействие (даже исключая всякое противодействие противника) требовалось никак не меньше недели. И, учитывая активный характер обороны, предполагавшийся германцами в Восточной Пруссии, трудно было представить, что они позволят русским армиям войти в связь, не атаковав их порознь. Времени для этого у них было вполне достаточно. И это значит, что исполнение плана Северо-Западного Фронта предполагало очень большую роль фронтового командования по достижению взаимодействия его армий. Т.е. основной целью германцев было - нанести поражение противнику по частям, а для русского Северо-Западного Фронта - избежать этого, добиться связности действий своих армий и разгромить противника их совместными усилиями. Однако же после Гумбинненского боя 7(20) авг. штаб Северо-Западного Фронта совершенно спокойно смотрел на осторожное продвижение Ренненкампфа, и отнюдь не настаивал на скорейшем установлении его сообщения со 2-й армией. А настоятельные требования ко 2-й армии ускорить движение имели в виду вовсе не достижение взаимодействия с 1-й армией, а стремление преградить отступающим за Вислу, как то виделось в штабе фронта, германским корпусам пути отхода. Т.о. основная опасность, основной риск операции, заключавшийся в разделенном положении армий фронта, считался уже как бы несущественным и был предан забвению. Вина за это безусловно лежит на руководстве фронта, но в его оправдание можно сказать, что результаты первых столкновений были неверно оценены также и германской главной квартирой. Например после завершения приграничного сражения во Франции, в Кобленце решили, что противник вряд ли будет способен оказывать серьезное сопротивление и потому начались всевозможные изьятия войск для обложения Антверпена, Мобежа, усиления 8-й армии и пр. И это несомненно сыграло свою роль в исходе сражения на Марне. В этой связи хочется отметить ту роль, которую сыграла операция в Восточной Пруссии в дальнейшем развитии событий на основном театре мировой войны - во Франции. Несомненно, что активность армий Северо-Западного Фронта, независимо от исхода сражения, вынудила германское командование принять решение об усилении 8-й армии за счет переброски сил с французского театра. И не имеет значения тот факт, что командование 8-й армии не просило об усилении своих сил{984}. Причем назначенные к переброске корпуса входили во 2-ю (гв. рез. корпус) и 3-ю (11-й арм. корпус) армии{985}, которые относились именно к ударному крылу германского фронта. Отрицать значимость этого факта для исхода последующих боев во Франции представляется совершенно неправомочным. Однако необходимо отметить также, что отправка двух корпусов и одной кав. дивизии на восток была далеко не единственным решением германского командования, которое ослабило ударное крыло фронта после пограничного сражения. Так два корпуса из состава 1-й и 2-й армий были выделены для действий против бельгийской крепости Антверпен и еще один корпус (точнее - три бригады) - против французской крепости Мобеж. Т.о. решение об изьятии соединений из состава армий, назначенных Шлиффеном к нанесению решающего удара, для отправки их в Восточную Пруссию, было лишь одним из целого ряда решений, ослаблявших эти армии. Какое из них, брошенное на чашу весов, привело к превышению критической массы и крушению дерзкого замысла Шлиффена - совершенно не важно. Важно то, что на этой чаше лежало распоряжение об отправке сил из Франции в Восточную Пруссию и что принять это решение германскую ставку вынудили полки русского Северо-Западного Фронта. Также нельзя не упомянуть общеизвестный факт перехвата русских радиограмм, что позволило штабу 8-й армии планировать свои операции на основании свежих и полных данных о противнике. Здесь необходимо сказать, что это несомненно имело значение, но не стоит преувеличивать вес этого факта. При этом можно отметить, что русские штабы были далеко не единственными, пренебрегавшими секретностью передачи важных распоряжений по радио. К примеру германские штабы на западном фронте также были вынуждены в начале войны перейти к передаче распоряжений нешифрованными радиограммами из-за почти повсеместных случаев путаницы шифра, в результате чего радиограммы становилось просто невозможно прочитать{986}. Однако для германских войск во Франции это не имело к сколько-нибудь серьезных последствий. Вряд ли можно сомневаться в том, что при соответственных действиях русского командования перехватываемые радиограммы только убеждали бы германцев в необходимости скорейшего отхода за Вислу и что исход сражения обусловлен причинами, среди которых перехваченные радиограммы находятся отнюдь не на первых местах. Рассматривая бои в Восточной Пруссии, обычно отмечают огромное преимущество русской стороны в кавалерии и указывают на то, что несмотря на это командование (особенно 1-й армии) оставалось тем не менее в полном неведении относительно путей отхода противника после боя 7(20) авг. у Гумбиннена. В качестве причин называют, как правило, неумение использовать это преимущество или отсутствие хороших кавалерийских начальников{987}. Деятельность последних вряд ли способна вызвать восхищение. Однако при этом необходимо иметь в виду, что боевое значение конницы в период первой мировой войны вообще пало очень серьезно. За все время войны не видно примеров эффективного использования кавалерийских масс ни одной из воюющих сторон. И вероятно дело здесь не только в персоналиях кавалерийских начальников, но и в объективных причинах. Боевая мощь пехоты и особенно артиллерии возросла до такой степени, что кавалерия стала чрезвычайно уязвимой и вследствии этого в значительной степени утратила свое преимущество в подвижности и пробивной силе. Практически не видно лихих кавалерийских атак. А те которые предпринимаются заканчиваются неудачей (бой у Каушена 6(19) авг.). Встретив сопротивление, конники спешиваются и завязывают перестрелку с противником, ожидая прибытия своей артиллерии, участие которой вызывает, как правило, значительный расход артиллерийских патронов и требует, т.о. значительного возимого запаса последних. А соответствующий потребности обоз отнюдь не способствует подвижности кавалерийских частей. Примеров такого положения дел очень много. Рейд германской кавалерии в тыл 1-й русской армии 7(20) авг. был отбит этапным батальоном, хотя в нем участвовали основные силы 1-й кав. дивизии ген. Брендта. Набег 15-й кав. дивизии ген. Любомирова на тылы 5-й ландв. бригады вынудил ген. Мюльмана выделить три роты для прикрытия оных (три роты ландвера против кав. дивизии!). Т.о., завязывая наступательный бой с пехотой, кавалерия могла рассчитывать в лучшем случае отойти с небольшими потерями, а в худшем все могло закончиться как у 4-й кав. дивизии ген. Толпыго у Бельцонцена 27 июля (9 авг.), когда она была вынуждена, попав при отходе под артиллерийский огонь, оставить противнику целую конную батарею. К этому можно прибавить, что территория Восточной Пруссии с обилием всевозможных препятствий (рвы, живые изгороди, постройки) вообще не способствовала действиям кавалерии, многократно усиливая способность обороняющейся стороны. Говоря о соотношении сил в артиллерии обычно отмечают значительное превосходство германской стороны в числе тяжелых артиллерийских систем. Это безусловно верно, и это без всякого сомнения сыграло свою роль, повышая пробивную силу германских соединений, через воздействие на противника не только путем нанесения ему потерь, но и производя огромное моральное впечатление, многократно подчеркивавшееся многими участниками событий. Но в этой связи хочется отметить, что русская сторона, имевшая, в свою очередь, в составе обеих армий фронта части тяжелой артиллерии, ничего не достигла ее использованием. Несомненно что германские корпусные командиры, постоянно имея в составе своих корпусов батальон тяжелых 150-мм гаубиц, были гораздо ближе знакомы с практикой их боевого применения и вследствие этого использовали эти части (как штатные, так и поступавшие на усиление корпусов) гораздо более эффективно, нежели их русские коллеги. Создается впечатление, что русские командиры корпусов просто не знали - что делать с этими частями тяжелой артиллерии, которые им давались, как их использовать и применять на поле боя. Этому несомненно способствовал и общий невысокий уровень осведомленности общевойсковых начальников в сфере боевых возможностей и боевого применения артиллерии, вследствие чего последней часто ставились заведомо невыполнимые задачи (а в отношении тяжелой артиллерии напротив - не ставились те задачи которые она могла решать). В отношении боевой подготовки пехотных частей можно утверждать, что в этом смысле трудно отдать предпочтение одной из сторон. Безусловно, что выводы о необходимости усиления стрелковой подготовки пехоты, сделанные в России после русско-японской войны, дали здесь свои плоды. Качество огня русских стрелков отмечается многими очевидцами и исследователями обеих сторон (Головин, см. у Евсеева о снайперах и пр.). То же можно сказать и об артиллерийских частях. Например, ген. Франсуа отмечал: "Наблюдение за целями в русской полевой артиллерии организовано очень хорошо. Артиллерия выезжает на позицию с большим искусством. Стреляет в общем хорошо, но высокие разрывы шрапнелей понижают действительность и силу огня. Позиции занимаются исключительно закрытые. Высшие и войсковые штабы при появлении их открыто на высотах всегда обстреливаются. Впереди лежащая местность (площади) обстреливаются планомерно, но без существенных результатов. Русская артиллерия не жалеет снарядов и нередко развивает уже с дальних дистанций такой сильный и интенсивный огонь, что вводит в заблуждение наши войска относительно своего численного перевеса, которого на самом деле нет. ...Разрушительная сила снарядов русской тяжелой артиллерии оказалась не слишком большой, и площадь их поражения очень ограничена. 12-см русские мортиры ничуть не превосходят по своим балистическим качествам пушку нашей тяжелой артиллерии"{988}. Т.е. и здесь сказались выводы, сделанные после окончания русско-японской войны, когда было признано безусловное превосходство закрытых позиций перед открытими и вся подготовка артиллерии сводилась именно к искусству выбора закрытых позиций и ведения с них огня. Т.о. можно констатировать что в отношении боевой подготовки стороны были приблизительно равны. Во всяком случае различия здесь, если они имелись, были вовсе не таковы, чтобы ими можно было обьяснить неудачу фронтовой операции. С точки зрения автора причины такой неудачи лежат в характерных для русской армии особенностях боевой работы частей и штабов. Русские штабы постоянно проигрывали темп своим германским коллегам. Примеров этого очень много. Так, если бы позиция германцев у Сталлупенена была атакована 5(18) авг. не в 14 ч., а в 4 ч. утра, как это и предписывал приказ командира 3-го арм. корпуса ген. Епанчина, то несомненно можно было рассчитывать на бо'льшие результаты; если бы маневр дивизии 13-го арм. корпуса на охват германского фланга у Франкенау был предпринят не 11(24) авг., а днем раньше, то несомненно отход 20-го германского арм. корпуса был бы несравненно более сложен, нежели это имело место в действительности; если бы марш 13-го арм. корпуса от Алленштейна к флангу 15-го арм. корпуса был произведен хотя бы днем раньше, чем 15(28) авг., то вполне возможно, что удалось бы создать противнику значительные трудности в осуществлении его охвата левого фланга 2-й армии; если бы части 1-го арм. корпуса и 3-й гв. дивизии атаковали в направлении на Нейденбург не 17(30) авг., а днем раньше, то вполне возможно, что и окружение центральных корпусов было бы сорвано. В конечном итоге это выразилось в совершенно запоздавшем приказе на общий отход армии 15(28) авг., когда уже никакая доблесть и отвага арьергардов не могла спасти части центральных корпусов от окружения. Можно отметить быструю потерю управляемости русских частей при нештатных ситуациях (окружение, фланговая атака). Здесь можно привести в качестве примера бой 4(17) авг. у Сталлупенена. Вышедший во фланг 27-й пех. дивизии германский отряд в составе 4 батальонов, 1 эскадрона и 5 батарей вынудил к беспорядочному отходу части, которые в общей сложности насчитывали 20 батальонов. Поведение войск, окруженных в Комуссинском лесу, которые быстро превратились в неуправляемую толпу, также является примером этого. Необходимо отметить слабую пробивную способность русских соединений. Практически нет примеров взятия германских позиций. Наступление как правило ведется чрезвычайно медленно, несмотря на перевес в количестве и людей и орудий (отряд Сирелиуса 17(30) авг. у Нейденбурга, 16-я пех. дивизия тогда же у Ортельсбурга). Маневр во время боя практически отсутствует. Встретив сопротивление, командование практически всегда пытается сломить его лобовой атакой, не пытаясь вести маневр на охват флангов и выхода на тылы противника (15-й арм. корпус 23-24 авг. у Франкенау). Попытки же действовать на фланги противника ведутся медленно, как правило запаздывают и не приносят ожидаемого результата (действия 105-го пех. полка 4(17) авг. у Гериттена, 29-й пех. дивизии тогда же у Сталлупенена; движение дивизии 13-го арм. корпуса 11(24) авг. в охват германской позиции у Франкенау), поскольку германские соединения своевременно оставляли угрожаемые рубежи. Начиная отход, войска становятся неуправляемыми, вероятно поэтому невозможно рассчитывать на успешный маневр во время боя (Бишофсбург 13(26) авг.). Слабая устойчивость соединений. Ведь по сути - все заслоны на пути фланговых ударов были расставлены верно - противник не мог начать охват центральных корпусов не выдержав боя с 1-м и 6-м арм. корпусами. Но то насколько быстро было сломлено их сопротивление (особенно последнего) и насколько долго они потом приходили в себя - совершенно очевидно опрокинуло все ожидания русского командования и оставляет очень тягостное впечатление. По этому поводу можно привести замечательное высказывание А. Свечина, которое он сделал, предваряя рассказ о своем командовании полком в 1915 г.: "Легкомысленному французскому наблюдателю перед мировой войной казалось, что русский солдат столь нетребовательный, что русскими солдатами бесконечно легче командовать, чем французскими. Это абсолютно неверно. Войсковые организмы царской России являлись очень нежными и чувствительными и весьма восприимчивыми к началам разложения. Я убедился в этом еще весной 1904 г. под Тюренченом, когда наблюдал почти мгновенный переход от ура-патриотического настроения к грабежу денежных ящиков и офицерских чемоданов, к самой бесшабашной панике. Бессловесной и безропотной русская армия казалась только на поверхностный взгляд; русский офицер не имел дисциплинированного мышления; политическая подготовка его имела крупные пробелы; начальству он мало верил и мало его уважал; а солдаты являлись в конечном счете представителями крестьянского анархизма, сомнения и восприимчивости. Русские полки успешно работали только в атмосфере порядка и авторитета (курсив мой Л.А.); а обстановка современного боя сковывала возможности проявления личности начальников и создавала хаос"{989}. Характерным отличием немецкой стороны является умение и способность не доводить части до полного истощения в противостоянии превосходным силам противника. Оборонительные бои и у Сталлупенена и у Франкенау были прерваны тотчас как была выявлена бесперспективность дальнейшей обороны. И, что является пунктом наибольшего различия сторон, отход 1-го арм. корпуса после Сталлупенена и 20-го арм. корпуса после Франкенау нисколько не повлиял на боеспособность этих соединений. Их атаки в последующие дни нисколько не утратили ни быстроты, ни остроты. Резкой противоположностью в этом смысле выглядят действия русской стороны. Бой у Бишофсбурга 13(26) авг. и последовавшее за ним 14(27)-15(28) авг. отступление 6-го арм. корпуса превратили его в совершенно малозначащую величину в момент кризиса стражения, хотя собственно потери корпуса были не столь уж велики. Неуправляемый отход 1-го арм. корпуса от Уздау к Иллово и Млаве 14(27)-15(28) авг. не только позволил противнику перерезать пути отхода центральных корпусов армии, но и так же по существу сделал корпус несостоятельным исправить это положение, несмотря на предпринятую к тому попытку. Говоря об общем уровне руководства войсками русской стороны, необходимо отметить огромное пренебрежение к самоценности организации боевой работы как таковой. Яркий пример тому поведение ген. Самсонова, снявшего аппарат Юза в Нейденбурге 15(28) авг., покинувшего командный пункт армии и тем оставившим ее безо всякого руководства в момент кризиса сражения. Эта же черта проявилась и в отправке ген. Мартоса из боевых порядков 15-го арм. корпуса в Нейденбург 15(28) авг. Вероятно его присутствие при корпусе, которым он руководил, полагалось совершенно несущественным для организации отхода войск. При этом хочется отметить, что аналогии, проводимые некоторыми исследователями между штабом 8-й армии, который также много времени проводил в поездках по командным пунктам корпусов, и штабом 2-й армии, который оставил Нейденбург, направившись в расположение 15-го арм. корпуса{990}, совершенно некорректны, ибо командование 8-й армией при этом никогда не теряло управления, располагая богатой телефонной и телеграфной сетью Восточной Пруссии. Все сообщения и донесения, поступавшие во время отсутствия командующего становились ему известны в скором времени (исключая случаи когда он находился в пути, но вряд ли они были продолжительны), тогда как ген. Самсонов, отправившись с оперативной группой штаба в Надрау и приказав всем остальным службам штаба армии возвращаться в Янов, практически полностью утратил контроль над соединениями своей армии. Хочется отметить то разительное несоответствие в том насколько различно входили в боевую работу военные организации сторон. Тот факт, что все германские командиры корпусов, участвовавшие в сражении, впоследствии сделали успешную карьеру и в общем не терпели сколько-нибудь значительных неудач, показывает, что знаменитое положение о различности требований к командирам в военное и мирное время относится к германской армии в гораздо меньшей степени, нежели к русской. Ведь оба командира корпусов 2-й армии, избежавших окружения, были по итогам его сняты с занимаемых должностей. И это трудно объяснить просто поиском виновных после проигранного сражения. Отличительной чертой руководства соединениями с русской стороны является неподготовленность штабов к вождению крупных войсковых масс. По этому поводу Зайончковский отмечал: "На подготовку высшего командного состава, хотя бы в смысле военных игр, внимания было обращено мало, а маневренной практики в управлении дивизиями и корпусами в составе армий совершенно не было. Все ограничивалось отрядными маневрами. Практики в совершении маршей-маневров крупными силами и во внедрении дисциплины этих маршей-маневров также не было. Поэтому и на войне совершать их не умели и приказы, отдаваемые свыше, оказывались в большинстве случаев невыполненными. Из этого краткого абриса видно, что наибольшее внимание было обращено на обучение мелких соединений, что и дало положительные результаты в первый период маневренной войны, когда еще действовали полевые войска. Но совершенно не было обращено внимания на работы масс и на подготовку старших начальников к вождению их. Выбор этих последних, носивший к тому же характер лично пристрастный, не требовавший ни знания, ни умения, ни практики, несмотря на существование высшей аттестационной комиссии, довершал плохую подготовку вождения масс. В результате порыв вперед был беспочвен и неумел, дивизии и корпуса медленно ходили на театре войны, вяло маневрировали, были неподготовлены к совместным с соседом действиям, а армии не были приучены маневрировать как часть той группы армий, которая при нынешних массах только и призвана вести самостоятельную операцию"{991}. Характерно и то, что подобное положение отнюдь не явилось открытием по итогам боев начала первой мировой войны. Так, в последнем томе своего отчета по итогам манчжурской кампании ген. Куропаткин указывал: "... в числе выводов из опыта войны XIX столетия находится и указание на недостаточную тактическую подготовку наших войск обнаруженную в войны: Крымскую 1853-1856 гг., и Русско-турецкую 1877-1878 гг. В особенности можно было подчеркнуть неуменье со стороны командного состава согласовать действия различных групп войск, для достижения одной и той же цели неуменье правильно решить вопрос о направлении главного удара в зависимости от знания сил и расположения противника (эти знания были большей частью недостаточны). Отмечена малая роль нашей многочисленной конницы и наша большая подготовка к оборонительным, чем к наступательным действиям"{992}. Показательно, что подобное положение дел не было тайной и для противника. Так ген. Куль говорит, что в 1913 г. германская оценка управления в русской армии сводилась к следующему: "Передвижения русских войск совершаются теперь, как и раньше, крайне медленно. Быстрого использования благоприятного оперативного положения ожидать от русского командования также трудно, как быстрого и точного выполнения войсками предписанного приказом маневра. Для этого слишком велики препятствия со всех сторон при издании, передаче и выполнении приказов. Поэтому немецкое командование при столкновении с русскими будет иметь возможность осуществлять такие маневры, которых оно не позволило бы себе с другим, равным себе противником"{993}. И примеров того, что эта оценка оправдалась в августе 1914 г. несть числа. Право же трудно представить, что если бы части дивизии ген. Гольца и 13-го корпуса ген. Клюева поменялись местами в бою 15(28) авг. у Грислинена (т.е. Гольц выходит на тылы ничего не подозревающего 13-го корпуса), то последние смогли бы выйти из этого положения в должном порядке. От действий 29-й пех. дивизии у Сталлупенена 4(17) авг. также можно было бы ожидать большего, чем захват германского лазарета. Автор подчеркивает, что исход боя при развороте доски на 180° (три германских дивизии атакуют 1,5 русских, имея охватывающее положение) у него сомнений не вызывает. Вряд ли русские части оказались бы способны к сколько-нибудь активным действиям спустя два дня (как дивизии корпуса ген. Франсуа). Единственным достойным быть отмеченым на общем фоне в этом смысле является бой бригады 15-го арм. корпуса у Ваплица 15(28) авг. Необходимо признать, что в рассмотренной операции наиболее рельефно проявилась справедливость высказывания Клаузевица о смелости на войне: "Мы должны признать: на войне у смелости особые привилегии. Сверх учета пространства, времени и сил надо накинуть несколько процентов и на нее; при превосходстве в смелости над противником эти проценты всегда будут добыты за счет упущений противной стороны"{994}. Невозможно не признать, что обе стороны допускали и ошибки и упущения, но благодаря более энергичному руководству, проявившему завидную настойчивость в достижении поставленных целей, для германцев эти промахи и неудачи не переросли рамок отдельных, локальных, тактических неуспехов, тогда как для русских они выросли до размеров оперативной катастрофы. Именно готовность пробиваться от одного успеха к другому, нанизывать их на твердую ось одного оперативного замысла и привели германскую армию к впечатляющему успеху в Восточной Пруссии. Вообще оценивая моральные качества русской армии, проявившиеся в ходе операции можно привести следующие слова Клаузевица, относящиеся к его рассуждениям о воинской доблести: "С этим широким и облагороженным корпоративным духом закаленной боевой дружины, покрытой шрамами, не следует сравнивать самомнение и тщеславие, присущие постоянным армиям, склеенным воедино лишь воинскими уставами. Известная тяжеловесная серьезность и строгий служебный порядок могут содействовать более долгому сохранению воинской доблести, но породить ее они не могут; они имеют свое значение, но переоценивать их не следует. Порядок, навыки, добрая воля, а также известного рода гордость и прекрасное настроение составляют качества воспитанной в мирное время армии, которые следует в ней ценить, но которые самостоятельного значения не имеют. В такой армии все цепляется за целое, и одна трещина может раскрошить всю массу, как это бывает со стеклом, охлажденным слишком быстро (курсив мой Л.А.). Особенно легко превращается самое лучшее настроение в мире в малодушие при первой неудаче и, если можно так выразиться, в раздувание опасности - французское sauve qui peut{995}. Такая армия способна на что-нибудь лишь благодаря своему полководцу, и ни на что - сама по себе. Ею надо руководить с удвоенной осторожностью до тех пор, пока победы и напряжения постепенно не взрастят в тяжеловесных доспехах нужную силу"{996}. И здесь можно отметить, что как раз общий невысокий (сравнительно с противником) уровень работы штабов, который признается Клаузевицем за основное средство укрепления такой армии, как раз и был ахиллесовой пятой русской армии. {983}Шлиффен А. Канны. М., 1938. С. 350. {984}Showalter сообщает, что когда ночью 13(26) авг. штаб 8-й армии был извещен о решении германской главной квартиры усилить войска армии за счет французского театра Людендорф отвечал, что такое решение может быть принято только если эти войска не являются необходимыми для достижения победы на западе. См. Showalter D.E. Tannenberg. Clash of Empires, Hard Cover, 1993. p.294-295. Впрочем, это весьма напоминает попытку снять с себя хотя бы ту часть ответственности, которая безусловно ложится на Людендорфа, который, считаясь последовательным учеником Шлиффена, не выразил решительного протеста против этого решения, столь явно нарушающего все предположения его учителя. {985}8-я кав. дивизия, также назначенная для усиления 8-й армии находилась в непосредственном подчинении германского главного командования. {986}Зайончковский А.М. Первая мировая война. СПб., 2000. С. 177. {987}"История кавалерии есть история ее начальников" - См. Барсуков Е. З. Русская артиллерия в мировую войну. Т. 1-2. М., 1938. {988}См. Барсуков Е. Русская артиллерия в мировую войну. М., 1940. Т. 2 С. 53. {989}Свечин А. Искусство вождения полка. М., 1930. С. 13. {990}См. Showalter D.E. Tannenberg. Clash of Empires, Hard Cover, 1993. p.268-269. {991}Зайончковский А.М. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов войны. М., 1926. С. 96. {992}Куропаткин А.Н. Русско-японская война 1904-1905. Итоги войны. СПб., 2002. С. 266. {993}Куль Г. Германский генеральный штаб и его роль в подготовке и ведении мировой войны. М., 1936. {994}Клаузевиц. О войне. М. 1994. С. 208. {995}Спасайся кто может. {996}Клаузевиц. О войне. М. 1994. С. 206-207.
Ответов - 0
полная версия страницы